Архив категории »ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ЭССЕ «
И вышивает Господь на полотне нашего пути — дороги тонкой иглой острой правды, ибо только от неё можно обрести крепость корней. Он просто дарит любовь, никого не прошивая иглой оценки или уценки, не взвешивает на торгашеских весах судьбу человека. Слабеют силы от гладкой дороги, камешки помогают накопить энергию для преодолений. Скольжение божьей руки по краю бездны, словно бритвой по лезвию препятствий: не одолеешь — срежет сила бытия, как колосок при жатве. Взмывают парусом крылья от сопротивления ветру жизни. Кипящим вином цвета спелой вишни льётся кровь по жилам. Ею, как валютой, расплачиваешься за быстрокрылые дни и минуты. Зубастой собакой настигают тебя испытания, а ты купаешься в немой пыли будней. Каждое утро будит вздох нежности любви, чтобы вечер смог его выдохнуть в невесомость ночи. Льну душой к осенним строчкам грусти. И нервы туго затягиваются в узел ясных и сильных чувств. А смелые побеги страсти пурпурной краской кричат на кустах калины. Хриплой нотой свободный ветер ударяет в сердце. Тают несбывшиеся желания в дымке тумана. А слова, особенно чужие и злые всего лишь слова, словно листья, сыплются на землю… Пусть она будет им пухом…
Как ясно и чисто на душе…
Он слишком много сделал для меня: вернул мне, не зная об этом, шанс понять себя, чтобы я достойно чувствовала себя. Несмотря на его военное прошлое, он умел, или научился, вступать в эту звериную жизнь не как в бой, а по — человечески, тонко, прочувствованно.
Вопреки всем чудовищным обстоятельствам сумел подняться выше и помочь встать мне с колен зависимости, страха, неуверенности в себе.
В глубине души он — возвышенный идеалист, романтик, который несмотря ни на что верит в добрые силы человека.
И именно эта позиция позволила высветить во мне меня настоящую, не закрытую на все пуговицы души. И он, конечно, знает, если не будет хоть маленького идеала в сердце, значит, ты просто не уважаешь себя.
Профессиональная сила многих военных совсем недавно оказалась источником общественной слабости: они не смогли сразу перестроиться в условиях тотальной торговли всем и вся, расхристанной свободы от честности, порядочности, культуры, обязательств, дисциплины. Им было крайне тяжело и горько. Этот тотальный кошмар длился до того периода, пока не нашёл применения своей золотой голове и умелым рукам мастера. А обостренная совестливость и чувство справедливости всегда было при нём. Изощрённая игра мощных усилий потихоньку помогла затянуть раны от всех обстоятельственных и общественных катаклизмов. Внутренняя устойчивость характера не давала малодушно отдать реальный мир своей семьи, души, памяти об отце на растерзание каких -то странных политических событий, экспериментов времени: крестьянская косточка вперемежку с военной закалкой не дала повредиться прочному корню преодоления всех тягот. За спиной был он сам, его привычка не сдаваться непредсказуемости обстоятельств, умение внутренне рисковать, страховать самого себя. Именно это и приводило его к тому, что он добился успеха в самом главном — быть самим собой несмотря ни на что.
Весы размышлений не раскачивал нытьём. Душа не спала, а это уже — настоящая жизнь.
И вот тут его прорвало: стал писать, много, где-то рвано, но с сильными чувствами, взрывая бурлящий поток хмельных воспоминаний, которые разрывали сердце в ленточки, болью захлёстывая душу. Слово для него было тайной, которое исцеляло, врачевало, выливаясь в какие-то кровавые сгустки энергий, затормозить которые был не в состоянии.
И это чудо непостижения полноты смысла слова он до сих пор носит в себе, как мистический клад, которым и не знает, как и распорядиться. И тем не менее парк своего внутреннего мира, слава богу, не превратил в лесоповал. Любит слушать и слышать, понимать и вникать, всматриваться и восторгаться. У него потрясающие способности трезво оценивать мир и своё место в нём. При этом нет хамского цинизма: несмотря ни на что способен доверять жизни и своему выбору. Его невозможно утрамбовать в серую массу равнодушных к своей судьбе. Видимо, взрастил в себе редкие в наше время светлые способы человеческого отношения к тем, кто встречается на его пути. Он не обучен использовать кого-то в качестве сырья для своих дальних целей. И как обучала его жизнь , не калеча, одному Богу известно…
Перестала любить холода, казалось, из -за них уже вымучилась за долгую зиму нынче , но как люблю снег.
Его белизна и чистота сводят меня с ума.
Всю зиму я нахожусь под его холодной защитой: никто не может сунуть нос в моё сердце.
Зима независима, горда, самодостаточна и неприступна , мало на кого реагирует.
Я , как измученный щенок, прячу глаза в белизне снега, словно укрываюсь от страхов под белым
бархатным покрывалом.
Выезжая за город одна, очень люблю смотреть на падающий снег.
Кажется, что зима щедро ковшами рассыпает накопленное богатство.
Снежинки похожи на странные космические птицы, летящие сквозь звёзды, шепча тихие неразборчивые слова.
Я всегда боюсь втоптать свои каблуки в непорочную невинность белого снега.
Сильный мороз для меня , словно стихия свежести, пробирающая первозданным , обнажённым смыслом слов
до дна души.
Мне при этом всегда сладко и тревожно одновременно, замираю в нежной морозной немоте.
Именно в эти моменты воскресают мои надежды, обретая образ чистых чувств.
И уж очень хочется начать всё с белого листа.
Мне близка пленительная искренность зимы.
Очаровывает её чистосердечная белоснежная прямолинейность.
А её сияющие огоньками сугробы заполняют душу детскими воспоминаниями.
Она резка в своих эмоциях, откровенно заявляя своим холодом , что не верит лживому и временному теплу.
Явные знаки её характера не дают возможности ошибиться в намерениях.
Она не умеет обманывать: резка, обворожительна, ослепительна в своей правде.
Зима — моя подруга: с интересом смотрю в её синие глаза и молчу.
Она греет моё сердце.
Обожаю в зимние вечера пить горячий шоколад с белоснежным бисквитом.
Я ненавижу свою тонкокожесть, обострённую чувствительность.
Так хочется их придушить, прибить, потому что приступы отвращения
к себе безобразно регулярны.
Душа порой похожа на рваную ткань, над которой потрудилось шило времени.
Я смертельно устала тщательно выворачивать её потаённые уголки,
чтобы очистить от иголок терзающих эмоций.
Неужели карнавалом жизни правят обострённые нервы, которые
не могут совладать с обыденным равнодушием фактов?
Иногда ощущаю своё сердце футбольным мячом, который пинает пульс безысходных страстей.
Может, всё — таки, спасение в цинизме взгляда?
Может, не стоит ничего придумывать в этом прагматичном мире?
Ведь если вывернуть жизнь наизнанку, то окажется, что она дурно пахнет?
И наши фантазии всего лишь осложняют наш внутренний мир, делая его уязвимым,
ранимым, неустойчивым, готовым в любую минуту умереть.
Наверное, чем скупее фантазии, тем станет легче.
Проигрывая ежедневную борьбу с кошмаром бытия, напоминаю себе полководца Пирра,
который бесталанным ломом своих приёмов бездарного руководства проиграл войну,
кинув в её пасть ни в чём неповинных людей.
Бесконечные переживания безжалостно распинают мои дни, которые разбиваются
на осколки длинных часов бесполезных раздумий.
Неужели придёт время, когда сердце моё станет звенеть железкой в груди?
Может, смрад очевидных фактов — лучшая реальность для моей жизни?
И не стоит сопротивляться сточным водам реальности, вымучивая
свои грёзы? Видимо, только закалённый циничный дух позволит выныривать
без всяких внутренних повреждений души.
Только в какой жилет запрятать эту невыносимую, вечно колющую боль,
которая рождается обычно неожиданно?
Может, весь смысл существования как раз не в приобретениях, а в сладких потерях?
Ведь именно же о них помнишь всегда ярко и сильно.
Пусть правда груба, сочится ядом, предлагая каждому отведать напиток,
ударяющий в мозг, который не хочет чувствовать, а думать уже незачем,
ибо за тебя уже приняли все решения. Неужели в припадке бессилия можно жить,
когда ты никому не нужен по большому счёту?
Неужто бокалом шампанского можно запить все свои гнусные ошибки
и малодушное бессилие мыслей?
Неужели пришло время, когда чувства безопаснее перемотать изолентой,
чтобы не обжигали, не терзали и не пугали?
Может, мерзость зоркости жестокого взгляда в том, чтобы видеть то, что есть,
а не то, что скрыто под этим?
Но как сильно моё желание,чтобы хоть маленькая звёздочка надежды упала мне на ладонь.
Всё равно эмоции и чувства лишены рационального смысла,
они не могут подчиняться мыслям: живут только по законам переживаний.
Настоящие чувства всегда парализованы страхом перед жуткой перспективой
быть стёртыми резинкой жизни.
Чаще всего движения души неясны, противоречивы и полны необъяснимых тайн.
Эмоциональные отношения выматывают страшно душу и сердце,
они бесконечно мучительны и непостоянны.
Почему порой на самом дне дикого отчаяния вырастает алый цветочек нежности,
как возможность начать всё сначала?
Чувства ненавидят словесный мусор, который наводит серый туман на ясные ощущения,
они жаждут смелых поступков, потому что никакого проку от даже самых пламенных слов не бывает.
Но почему голые эмоции так цинично сказочны и фантастично прекрасны,
что им верят безгранично?
Неужели наша жизнь проходит под гнётом и радостью всяческих переживаний,
ради которых хочется жить и испытывать их новую, почти наркотическую, силу каждый раз?
Конечно, слова не могут быть точны, а значит, не умеют выразить всю свежесть чувств.
Умения испытывать эмоции важнее, чем размышления о смысле жизни,
так как в них можно блаженно раствориться и испытать всю полноту жизни
в одухотворённости молчания.
Но как переменчивы наши чувства, как они двойственны,
сотканы из противоречивого материала: светлого и тёмного, плохого и хорошего.
Как же я их обожаю, когда они похожи в момент любви на золотой песок со дна чистого ручья нежного бытия.
Как жестоко хлестал ветер в лицо, дождь бешено колотил асфальт.
Погодное сумасшествие исступлённо доказывало свою непредсказуемую мощь. Крупные капли воды остервенело пузырились в огромных лужах, входя в раж дикого и буйного ритма ударов, которые неистово ярили ноты
зверской мелодии. Казалось, шальное безумие кипело пеной злой силы, побеждающей ещё недавнюю полноту тишины и покоя.Чёрные потоки ярости выплёскивали свою злобу на спины согнувшихся прохожих. Потоки дождя сливались по цвету с тёмным и недобрым небом, изливая сумасшедшую энергию на крыши домов и всего мира.
Серые безжалостные тугие плети дождя отыгрывались на беззащитности людей. Прорываясь сквозь все поры, вода яростно расплёскивала свой гнев, казня и раздирая, мучая и истязая в союзе с ветром деревья и цветы, животных и человека.
Софья стояла в тёплом плаще, удобных сапогах под зонтом и наслаждалась этой стихией: она обожала такую стихию погоды.
Все последние три года у неё промелькнули перед глазами, словно в мультфильме. Она видела себя в каком-то фантастически- мистическом сне, ощущая глубокое, громадное, непреодолимое, скорее, неудержимое и жгучее влечение к жизни. Казалась себе высокочувствительной и мощной антенной, поглощающей лишь ей отданные волны, которые, подобно
золотым ярким ниточкам энергии, были направлены прямо в сердце.
Какими-то содрогающимися импульсами они сжигали её изнутри, при чём
подчиняя полностью волю. Ощущала себя цветком, неожиданно расцветшим, когда от него уже этого не ждал никто.
Не ожидая от себя, зарыдала, уязвлённая своей острой впечатлительностью, эмоционально сбившей её. На губах почувствовала морской привкус воды, пахнущей йодом; глаза утонули в лужах; слух поразила вдруг неожиданно наступившая тишина — резко прекратился дождь. Такой контраст ошеломил её: вспышки, взрывы, выхлесты природы исчезли, да так быстро, что в глубине души она сравнила это со своими неожиданными перепадами эмоций, чувств, мыслей, которые порой молниеносно и больно прошивали её чувствительнейшую натуру.
Имея невероятную чуткость ко всяким переменам, она страдала именно осенью, когда напрягало всё: дефицит солнца, мрак ночей, запахи, накал переживаний, драматичные осенние ноты красок.
До сих пор она боролась с собой, пытаясь укротить свою природу, подмять
её, задушить свои порывы, вразумить их. И эта борьба всегда приводила её к одному — надрыву, мучительному физическому и психическому надлому, сокрушающему естественные проявления инстинкта искренности. Она оглянулась вокруг: багровые насыщенные тона листьев, пламенеющие алыми вспышками огней, похожие на пунцовые фонари ёлочных игрушек.
А молчаливо кричащие о любви ягоды рябины и калины ликовали восторгом
полноты этого чувства.
И после дождя наступила услада взора красками, упоение прозрачностью и свежестью воздуха, сладкое блаженство от пьянящего великолепия осени, её чистоты и мудрости золотого опыта — приходить на эту землю каждый год вне зависимости от наших желаний …
Почти всегда дождливая осень ожесточала сердце, остервенело разрывая нервы, все клеточки тела на мелкие кусочки. Фанатичное буйство медных, рыжих, ржавых красок неистово ярило душу. Какое -то исступление вливало в жилы безумство кипящих острых ощущений: в нос ударял прелый холодноватый запах сырой земли, сбивала с ног нечеловеческая тоска,она замирала от влекущего взгляда прозрачного неба.
Эмоции закипали белым бурлящим ключом, вибрировал безрассудно пульс
в тесноте уставших сосудов, мелким бисером выкатывались неожиданные слёзы. Казалось, что в такой ситуации нужно было спасать её от неё самой. Все накопленные чувства вдруг стали безжалостно выливаться, ручьём, выплёскиваясь наружу, выжигая без остатка последние запасы.
Она вдруг вспомнила, что совсем недавно держалась даже
за соломинку — так хотелось жить. Влечение к жизни было непреодолимо.
Все устремления, порывы, побуждения, полёты, пристрастия, склонности звучали радостно, проникали во все поры тела и души.
Нервы, как натянутые струны в небеса, магически звучали.
Казалось, наступил пик сердечной нежности, растекающейся магмой, страстно вторгающейся на всю территорию её судьбы, которая , вернее, врывалась, проникала, кипятила нейроны мозга.
Не так давно она видела мистический и странный сон, мало что имеющий с реальностью: она стояла посреди степи, а вокруг неё находилась волчья стая: матёрый мощный зрелый волк, молодые три или четыре волчицы, три маленьких волчонка. Она во время сна осознавала, что это сон, потому что ничего никогда не знала о жизни этих хищников, не ведала их порядков, образа жизни. Запомнила, что они страшно выли, скулили, играли. Потом появилась другая стая. И вот тут она увидела страшные бои этих непримиримых сильных животных.
Почему-то ей показалось, что схватка была из- за молодых волчиц.
Она проснулась и долго не могла уснуть: казалось, чтобы жить, надо биться до уничтожения, страдать, казниться, рваться куда -то, мучиться, терзаться.
И ради чего? Ради жизни, которая каждый раз каждого заставляет почувствовать свой непререкаемый закон — ради жизни через любовь, наверное, даже неважно к кому или чему.
Конечно, она знала, что переданный предками инстинкт любить — у неё ведущий. Она приобретала его в муках сильных переживаний.
Вся жизнь была в поисках этого странного никем необъяснимого объекта приложения своей сердечной силы… Внутренний стимул в этих поисках сжигал все её иллюзии по поводу, что кто-то может помочь ощутить всю полноту этого чувства. Это чувство, как нежная начинка в конфете, было заложено во всё, чем она занималась. Может, она искала себя в других?
Эмоциональный голод совсем недавно был утолён через сильный инстинкт отдачи лучшей своей части могучему чувству. Потребность в любимом человеке была сродни сумасшествию.
Мощный фундамент для психологической близости был, как бетон. Познание друг друга было в режиме одного сердца, полного взаимопроникновения.
Она всё думала, если смерть — эта странная форма другой жизни, значит, смерть любви — закономерность, которую ничем не преодолеть? А потом, любовь — видимо, некая болезнь, которую можно придушить какой -то неведомой целесообразностью, присущей одному из влюблённых.
И это данность, которую надо принять смело и мужественно, и не осуждать, коль границы своей внутренней жизни каждый устанавливает сам.
Видимо, окончание отношений — это не совпадение границ существования
в состоянии истинной любви.
И коль есть нижние этажи души, следовательно, инстинкты , или рефлексы, а вернее мотивы( так их называл И.Павлов), каждый выживает , как может.
Кто-то — мастер по бегу на короткие дистанции, кто-то даже может быть марафонцем в беге под названием жизнь, таща на себе тяжёлый рюкзак мощного опыта, такой, видимо, не чертит в клеточку смысла свои дни, не экономит на чувствах и отдаче их другим, не вымеряет с пользой для себя каждый сантиметр своего возраста.
И, несмотря ни на что , всё -таки, высшее наслаждение — жить…
Кто сказал, что время лечит?
Нет, скорее калечит: сметает остроту впечатлений, в глаза тычет необратимостью всех перемен, анестезирует боль — уже не так болит, показывая, как мало золота в этой жизни.
Под его натиском порой коченеют чувства.
А как интересно время ворожит: кому -то — в избытке,
кому -то — полный ноль.
Некоторых время учит закрывать сердце на все створки, которые могут
от потерь живописно ржаветь.
Оно может безжалостно рвать душу на ленточки. Приходится безуспешно штопать.
Время последовательно и основательно стирает в порошок отпущенные нам часы, посыпая им наши дела.
Оно, вообще,- классный киллер: суперточно стреляет в заданную точку,
от него никто не делает попытки спрятаться или сыграть с ним.
Наша судьба, как разделочная доска, на которой время у каждого отрезает кусочек сердца.
Время-палач, одинокий игрок — победитель.
И однажды появившись на свет, мы становимся без выбора его заложниками, без вины виноватые.
Это всё минусы, но , слава Богу, они умеют превращаться в плюсы…
Конечно, эта ситуация не значит, что все против меня, просто они в этот момент за себя.
Неужели для меня распятие отношений есть лучшее условие, чтобы распрямить сердце в понимании того, что ничего вечного быть не может.
Оказывается, жестоко доставать я умею только себя .
А как неистово ищу пятый угол, загнанная обстоятельствами.
Страшно устала от самой себя.
Нелюбимые, вообще, погибают быстрее — в этом их спасение от самопоедания, когда в душе будильник звонит чаще, нежели телефон.
Выручает лишь Вселенная — она всегда рядом. Неужели я сама себе толпа?
Возможно, что фотографии моей души ярче и лучше создаются при тёмных условиях бытия.
Интересно, состояние безвыходности даётся гадкому утёнку, чтобы стать лебедем?
И почему вместо мостов я умудрилась построить слишком много стен? Какой смысл в победе, если не знаю, кому отдать трофеи?
Я — испытание собой.
Неужели любовь — это способ избежать одиночества?
А может, изнанка свободы?
